– Что, правда?! – сказал Майкл, чуть не умирая со смеху. – А цены ты видел? Это же липа века!

– Это не так дорого, если обратиться к ассоциации мелких фермеров, которые продают свою продукцию напрямую. А поскольку продукция местная, то требуется меньше транспорта, а значит, и грязи меньше.

Майкл поднял глаза к небу:

– Но какого черта ты решил перейти на натуральные продукты?

Джонатан замялся. Что толку отвечать? С предубеждением бороться бессмысленно…

А Майкл продолжал, не дожидаясь ответа:

– Мелкие фермеры – это, конечно, очень мило, но они тебя обеспечат только овощами и фруктами, да и то не всякий сезон. А мясом не обеспечат. Или ты думаешь, что они захотят войти в эти твои ассоциации прямо с телятами и ягнятами? Там у них все регламентировано, существуют официальные скотобойни, с ветеринарным контролем, со схемами распределения.

– Я теперь вообще завязал и с телятами, и с ягнятами.

Воцарилось удивленное молчание.

– Почему?

– Решил больше не есть детенышей.

Анжела чуть не поперхнулась аперитивом, Майкл рассмеялся:

– А взрослых быков?

– А быков я теперь ем гораздо меньше, чтобы сохранить амазонские леса. Это компенсирует завышенные цены на натуральные продукты.

– Да что это на тебя нашло?

Джонатан тоже отпил глоток.

– Ну, скажем так, я вспомнил слова Боссюэ[18].

– Боссюэ?

– Бургундского писателя семнадцатого века. Ты ведь знаешь, я провел детство в Бургундии…

– И что же говорил твой бургундец?

– «Бог смеется над теми, кто скорбит о результатах собственных деяний».

– Вот черт, глубоко копнул.

– Я и вправду… решил меньше злиться по поводу пороков общества, а просто взять на себя свою долю ответственности. Я понял, что для меня гораздо важнее жить в согласии с самим собой, чем поучать других.

– И ты решил перейти на натуральные продукты.

– Именно так… я не хочу больше закрывать глаза на реальность. Может, это и нормально – поедать животных, но я бы хотел, чтобы они сначала пожили. Пожили своей дикой жизнью, пусть с минимумом свободы. И потом, хватит поедать гормоны, антибиотики, пестициды, ГМО… Я хочу есть еду, а не химикаты.

В течение нескольких минут компаньоны глядели на него так, словно он только что объявил им, что он транссексуал и его настоящее имя – Розанна или Памела.

– Я хочу умереть естественной смертью, а не от той гадости, которой меня пичкают, – прибавил Джонатан.

В глазах компаньонов читалось недоверие.

– Ты полагаешь, – произнесла Анжела, – что проживешь дольше, если будешь избегать всего… что любил прежде?

– Не знаю, проживет ли он дольше, – оборвал ее Майкл. – Но ясно одно: жизнь покажется ему гораздо длиннее!

Он снова расхохотался и все никак не мог остановиться.

– Заметь, – сказала Анжела, – что он, может, вовсе не так уж и ошибается.

Джонатан поднял на нее глаза. Она впервые после того, как они расстались, поддержала его.

Он вдруг вспомнил слова Марджи. Она всякий раз советовала ему поговорить с Анжелой. Но хватит ли ему мужества?

Им принесли еду. Майкл набросился на свою. Джонатан чуть помедлил.

– Я решил вернуться к работе, – сказал он вдруг.

Майкл готовился наколоть на вилку кусочек мяса, да так и застыл с разинутым ртом.

Может, поменял свое мнение о быках?

– Мистер Джонатан Коул!

– Здравствуйте, мистер Чаттерджи. Как дела?

– Неплохо, неплохо. Давненько вас не видел. Так что у вас?

Чаттерджи держал хозяйственную лавочку в центре города. Магазин, на вид очень симпатичный, располагался в странном месте – на первом этаже старого, с давних пор сильно запущенного жилого дома. Товары всех сортов и цветов там лежали как попало, без всякой видимой логики. Они торчали из всех закутков, висели на стенах или громоздились на подставках, поднимаясь до самого потолка и образуя узкие аллеи, сквозь которые надо было протискиваться, чтобы пройти. В воздухе витал легкий запах ладана – единственное, что выдавало пакистанское происхождение хозяина.

– Я просмотрел все ваши договоры и подвел итог.

– Дайте-ка угадаю: вы принесли с собой еще один и хотите мне его продать?

Джонатан рассмеялся:

– А вот и нет – как раз наоборот. Я пришел к выводу, что некоторые страховки по нескольку раз покрывают одни и те же риски. Иными словами, за защиту от этих рисков вы платите по нескольку раз. Я все привел в порядок, и теперь вы сможете экономить восемьдесят девять долларов ежемесячно.

– Вот так новость!

– Да, и я подумал, что вы обрадуетесь.

– Э… а еще есть?

– В каком смысле?

– У вас, наверное, есть еще что-нибудь, что я должен буду оплатить.

– Нет.

– Но я полагаю, вы пришли не затем, чтобы мне все это сказать…

– Э… ну да, конечно. Я удостоверился, что теперь все правильно.

Чаттерджи озадаченно на него посмотрел:

– Ясно… А могу я угостить вас чашечкой чая масала?

Остаток недели прошел на удивление хорошо. Джонатан снова стал находить удовольствие в работе, совсем как в начале карьеры. Он ездил по клиентам, выправлял их договоры в соответствии с действительными нуждами и советовал, если это было необходимо, заключить новый договор. Он чувствовал, как его увлекает новое движение, как возвращается прежняя энергия. Работа вновь обрела для него смысл. Его миссия, его роль теперь радовала его.

В пятницу он оказался на террасе кафе наедине с Анжелой. Неподалеку от них, на привычном месте, старый саксофонист играл джазовые шлягеры, выводя мелодии с обезоруживающей неуверенностью, и у его ног на земле лежала перевернутая бейсболка.

– Майкл прийти не сможет, – сказала Анжела. – У него какие-то срочные дела с клиентами – он только что прислал мне сообщение.

Они заказали кофе. Джонатан вдруг оробел. Он уже отвык от ее общества, и теперь его одолевали противоположные чувства – от замешательства до смутной радости. Она держалась увереннее, чем он. А может, просто более умело скрывала смущение.

В нем все звучал голос Марджи, убеждавший его поговорить с Анжелой, высказать ей все, что было у него на сердце. Доверься ей и выскажи свои чувства. Но чем яснее слышался ему этот голос, тем больше он застывал в спасительной нерешительности.